Неточные совпадения
Во время же игры Дарье Александровне было невесело. Ей не нравилось продолжавшееся при этом игривое отношение между Васенькой Весловским и Анной и та общая ненатуральность больших, когда они одни, без
детей,
играют в детскую игру. Но, чтобы не расстроить других и как-нибудь провести время, она, отдохнув, опять присоединилась к игре и притворилась, что ей весело. Весь этот день ей всё казалось, что она
играет на театре
с лучшими, чем она, актерами и что ее плохая игра портит всё дело.
— Ты помнишь
детей, чтоб
играть с ними, а я помню и знаю, что они погибли теперь, — сказала она видимо одну из фраз, которые она за эти три дня не раз говорила себе.
— Эх, батюшка Петр Андреич! — отвечал он
с глубоким вздохом. — Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя одного в трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться
с кумою. Так-то: зашел к куме, да засел в тюрьме. Беда да и только! Как покажусь я на глаза господам? что скажут они, как узнают, что
дитя пьет и
играет.
Солнце
играло с землею, как веселое
дитя: пряталось среди мелко изорванных облаков, пышных и легких, точно чисто вымытое руно.
Утром сели на пароход, удобный, как гостиница, и поплыли встречу караванам барж, обгоняя парусные рыжие «косоуши», распугивая увертливые лодки рыбаков.
С берегов, из богатых сел, доплывали звуки гармоники, пестрые группы баб любовались пароходом, кричали
дети, прыгая в воде, на отмелях. В третьем классе, на корме парохода, тоже
играли, пели. Варвара нашла, что Волга действительно красива и недаром воспета она в сотнях песен, а Самгин рассказывал ей, как отец учил его читать...
За железной решеткой, в маленьком, пыльном садике, маршировала группа
детей — мальчики и девочки —
с лопатками и
с палками на плечах, впереди их шагал,
играя на губной гармонике, музыкант лег десяти, сбоку шла женщина в очках, в полосатой юбке.
—
Дети отлично чувствуют, когда
играют с ними и когда — ими.
Клим нередко ощущал, что он тупеет от странных выходок Дронова, от его явной грубой лжи. Иногда ему казалось, что Дронов лжет только для того, чтоб издеваться над ним. Сверстников своих Дронов не любил едва ли не больше, чем взрослых, особенно после того, как
дети отказались
играть с ним. В играх он обнаруживал много хитроумных выдумок, но был труслив и груб
с девочками,
с Лидией — больше других. Презрительно называл ее цыганкой, щипал, старался свалить
с ног так, чтоб ей было стыдно.
В один из тех теплых, но грустных дней, когда осеннее солнце, прощаясь
с обедневшей землей, как бы хочет напомнить о летней, животворящей силе своей,
дети играли в саду. Клим был более оживлен, чем всегда, а Борис настроен добродушней. Весело бесились Лидия и Люба, старшая Сомова собирала букет из ярких листьев клена и рябины. Поймав какого-то запоздалого жука и подавая его двумя пальцами Борису, Клим сказал...
Клим очень хорошо чувствовал, что дед всячески старается унизить его, тогда как все другие взрослые заботливо возвышают. Настоящий Старик утверждал, что Клим просто слабенький, вялый мальчик и что ничего необыкновенного в нем нет. Он
играл плохими игрушками только потому, что хорошие у него отнимали бойкие
дети, он дружился
с внуком няньки, потому что Иван Дронов глупее
детей Варавки, а Клим, избалованный всеми, самолюбив, требует особого внимания к себе и находит его только у Ивана.
Как-то поздним вечером Люба, взволнованно вбежав
с улицы на двор, где шумно
играли дети, остановилась и, высоко подняв руку, крикнула в небо...
Борис успел пересказать бабушке и «Освобожденный Иерусалим», и Оссиана, и даже из Гомера, и из лекций кое-что, рисовал портреты
с нее,
с детей,
с Василисы; опять
играл на фортепиано.
— Женитесь, братец, — вмешалась Марфенька, — я бы стала нянчить
детей у вас… я так люблю
играть с ними.
С детьми тоже скоро меня посадили вместе и пускали
играть, но ни разу, в целые два
с половиной года, Тушар не забыл различия в социальном положении нашем, и хоть не очень, а все же употреблял меня для услуг постоянно, я именно думаю, чтоб мне напомнить.
Океан как будто лелеет эти островки: он
играет с берегами, то ревет, сердится, то ласково обнимает любимцев со всех сторон, жемчужится, кипит у берегов и приносит блестящую раковину, или морского ежа, или красивый, выработанный им коралл, как будто игрушки для
детей.
У трактиров уже теснились, высвободившись из своих фабрик, мужчины в чистых поддевках и глянцовитых сапогах и женщины в шелковых ярких платках на головах и пальто
с стеклярусом. Городовые
с желтыми шнурками пистолетов стояли на местах, высматривая беспорядки, которые могли бы paзвлечь их от томящей скуки. По дорожкам бульваров и по зеленому, только что окрасившемуся газону бегали,
играя,
дети и собаки, и веселые нянюшки переговаривались между собой, сидя на скамейках.
Сестра рассказала про
детей, что они остались
с бабушкой,
с его матерью и, очень довольная тем, что спор
с ее мужем прекратился, стала рассказывать про то, как ее
дети играют в путешествие, точно так же, как когда-то он
играл с своими двумя куклами —
с черным арапом и куклой, называвшейся француженкой.
«Ты видишь, тут он матовый, чтобы не был слишком скользок, — тут
играют дети, а вместе
с ними и большие; вот и в этом зале пол тоже без ковров, — для танцев».
— Милое
дитя мое, вы удивляетесь и смущаетесь, видя человека, при котором были вчера так оскорбляемы, который, вероятно, и сам участвовал в оскорблениях. Мой муж легкомыслен, но он все-таки лучше других повес. Вы его извините для меня, я приехала к вам
с добрыми намерениями. Уроки моей племяннице — только предлог; но надобно поддержать его. Вы
сыграете что-нибудь, — покороче, — мы пойдем в вашу комнату и переговорим. Слушайте меня,
дитя мое.
Дача, занимаемая В., была превосходна. Кабинет, в котором я дожидался, был обширен, высок и au rez-de-chaussee, [в нижнем этаже (фр.).] огромная дверь вела на террасу и в сад. День был жаркий, из сада пахло деревьями и цветами,
дети играли перед домом, звонко смеясь. Богатство, довольство, простор, солнце и тень, цветы и зелень… а в тюрьме-то узко, душно, темно. Не знаю, долго ли я сидел, погруженный в горькие мысли, как вдруг камердинер
с каким-то странным одушевлением позвал меня
с террасы.
Сверх дня рождения, именин и других праздников, самый торжественный сбор родственников и близких в доме княжны был накануне Нового года. Княжна в этот день поднимала Иверскую божию матерь.
С пением носили монахи и священники образ по всем комнатам. Княжна первая, крестясь, проходила под него, за ней все гости, слуги, служанки, старики,
дети. После этого все поздравляли ее
с наступающим Новым годом и дарили ей всякие безделицы, как дарят
детям. Она ими
играла несколько дней, потом сама раздаривала.
Часто, выбившись из сил, приходил он отдыхать к нам; лежа на полу
с двухлетним
ребенком, он
играл с ним целые часы. Пока мы были втроем, дело шло как нельзя лучше, но при звуке колокольчика судорожная гримаса пробегала по лицу его, и он беспокойно оглядывался и искал шляпу; потом оставался, по славянской слабости. Тут одно слово, замечание, сказанное не по нем, приводило к самым оригинальным сценам и спорам…
…Тихо проходил я иногда мимо его кабинета, когда он, сидя в глубоких креслах, жестких и неловких, окруженный своими собачонками, один-одинехонек
играл с моим трехлетним сыном. Казалось, сжавшиеся руки и окоченевшие нервы старика распускались при виде
ребенка, и он отдыхал от беспрерывной тревоги, борьбы и досады, в которой поддерживал себя, дотрагиваясь умирающей рукой до колыбели.
Разве уже самые мелкотравчатые не успевали сводить концы
с концами и искали подспорья в том, что перекочевывали
с детьми от одних соседей к другим,
играя незавидную роль буфонов и приживальцев.
Нас,
детей Затрапезных, сверстники недолюбливают. Быстрое обогащение матушки вызвало зависть в соседях. Старшие, конечно, остерегаются высказывать это чувство, но
дети не чинятся. Они пристают к нам
с самыми ехидными вопросами, сюжетом для которых служит скопидомство матушки и та приниженная роль, которую
играет в доме отец. В особенности неприятна в этом отношении Сашенька Пустотелова, шустрая девочка, которую все боятся за ее злой язык.
Говорят, что он родился таким страшным… и никто из
детей сызмала не хотел
играть с ним.
Одно время служил у отца кучер Иохим, человек небольшого роста,
с смуглым лицом и очень светлыми усами и бородкой. У него были глубокие и добрые синие глаза, и он прекрасно
играл на дудке. Он был какой-то удачливый, и все во дворе его любили, а мы,
дети, так и липли к нему, особенно в сумерки, когда он садился в конюшне на свою незатейливую постель и брал свою дудку.
Он умел делать фокусы
с картами, деньгами, кричал больше всех
детей и почти ничем не отличался от них. Однажды
дети,
играя с ним в карты, оставили его «дураком» несколько раз кряду, — он очень опечалился, обиженно надул губы и бросил игру, а потом жаловался мне, шмыгая носом...
Много
детей, все на улице и
играют в солдаты или в лошадки и возятся
с сытыми собаками, которым хочется спать.
Он рассказывал мне потом, что в ту пору ему пришлось пережить нравственно три долгих фазиса: первый, самый долгий и мучительный, — уверенность в неминуемой гибели; каторжниками овладела паника, и они выли;
детей и женщин пришлось отправить в шлюпке под командой офицера по тому направлению, где предполагался берег, и шлюпка скоро исчезла в тумане; второй фазис — некоторая надежда на спасение:
с Крильонского маяка донесся пушечный выстрел, извещавший, что женщины и
дети достигли берега благополучно; третий — полная уверенность в спасении, когда в туманном воздухе вдруг раздались звуки корнет-а-пистона, на котором
играл возвращавшийся офицер.
— И вдобавок
дитя совершенное,
с ним можно еще в жмурки
играть.
Заваленный делами, постоянно озабоченный приращением своего состояния, желчный, резкий, нетерпеливый, он не скупясь давал деньги на учителей, гувернеров, на одежду и прочие нужды
детей; но терпеть не мог, как он выражался, нянчиться
с писклятами, — да и некогда ему было нянчиться
с ними: он работал, возился
с делами, спал мало, изредка
играл в карты, опять работал; он сам себя сравнивал
с лошадью, запряженной в молотильную машину.
Наконец, возвратясь в один день
с довольно долгого объяснения, он громко запретил
детям играть в «республику» и объявил, что более не будет держать пансиона.
Дети будут пить чай, обедать и ужинать у себя в комнатах; я отдаю вам еще столовую, где они могут
играть и бегать; маленьким
с большими нечего мешаться.
Когда я глядел на деревни и города, которые мы проезжали, в которых в каждом доме жило, по крайней мере, такое же семейство, как наше, на женщин,
детей, которые
с минутным любопытством смотрели на экипаж и навсегда исчезали из глаз, на лавочников, мужиков, которые не только не кланялись нам, как я привык видеть это в Петровском, но не удостоивали нас даже взглядом, мне в первый раз пришел в голову вопрос: что же их может занимать, ежели они нисколько не заботятся о нас? и из этого вопроса возникли другие: как и чем они живут, как воспитывают своих
детей, учат ли их, пускают ли
играть, как наказывают? и т. д.
А если и начинают
с ним шалить,
играть, то как будто не
с ровней, а
с ребенком… а главное: все такое прежнее, известное…
Мать чувствовала, что она знает жизнь рабочих лучше, чем эти люди, ей казалось, что она яснее их видит огромность взятой ими на себя задачи, и это позволяло ей относиться ко всем ним
с снисходительным, немного грустным чувством взрослого к
детям, которые
играют в мужа и жену, не понимая драмы этих отношений.
Дети просто обожали его за баловство, за подарки, за ложи в цирк и театр и за то, что никто так увлекательно не умел
играть с ними, как Аносов.
Да, это было так. Мне удалось узнать, что еще жива В.А. Нащокина и ютится где-то в подмосковном селе Всехсвятском. Я нашел ее на задворках, в полуразрушенном флигельке. Передо мной на ветхом кресле сидела ветхая, ветхая старушка, одна-одинешенька. Ее сын, уже
с проседью, я видел его после на скачках в потрепанном виде, был без места и ушел в Москву, а его
дети убежали
играть.
Если уж очень становилось скучно, то жидок Лямшин (маленький почтамтский чиновник), мастер на фортепиано, садился
играть, а в антрактах представлял свинью, грозу, роды
с первым криком
ребенка и пр., и пр.; для того только и приглашался.
— Но зачем же вы
играли с отцом? Вы знаете, какой он опытный и спокойный игрок, а вы
ребенок какой-то сравнительно
с ним.
Его можно было тоже сравнить
с работником,
с дюжим работником, от которого затрещит работа, но которому покамест не дают работы, и вот он в ожидании сидит и
играет с маленькими
детьми.
На эту роль было два охотника, и — поверят ли? — оба, точно маленькие
дети, ужасно поссорились друг
с другом за то, кому
играть: обоим хотелось показаться в офицерском мундире
с аксельбантами!
Бабушка
с утра до вечера занята хозяйством вместе
с Тюфяевым, угрюмо немым, и толстой, косоглазой горничной; няньки у
ребенка не было, девочка жила почти беспризорно, целыми днями
играя на крыльце или на куче бревен против него.
— Она и в красной рубахе ходит. А иногда так даже босая ходит, и в сарафане.
С мальчишками в козны
играет. У них в школах очень вольно, — продолжал Передонов, — никакой дисциплины. Они совсем не хотят наказывать. А
с мужицкими
детьми так нельзя, как
с дворянскими. Их стегать надо.
Кожемякин помнил обоих братьев
с дней отрочества, когда они били его, но
с того времени старший Маклаков — Семён — женился, осеялся
детьми, жил тихо и скупо, стал лыс, тучен, и озорство его заплыло жиром, а Никон — остался холост, бездельничал, выучился
играть на гитаре и гармонии и целые дни торчал в гостинице «Лиссабон», купленной Сухобаевым у наследников безумного старика Савельева.
— Доверия к нему не больше, как к малому
ребёнку, потому что, — как знаете, — человек
с фантазией, а булочница — женщина крутая, и есть даже слушок, что в богородицах у хлыстов ходила, откуда у неё и деньги. А Семён обучился на гитаре
играть и ко стихам большое пристрастие имеет…
Прасковья Ивановна была очень довольна, бабушке ее стало сейчас лучше, угодник майор привез ей из Москвы много игрушек и разных гостинцев, гостил у Бактеевой в доме безвыездно, рассыпался перед ней мелким бесом и скоро так привязал к себе девочку, что когда бабушка объявила ей, что он хочет на ней жениться, то она очень обрадовалась и, как совершенное
дитя, начала бегать и прыгать по всему дому, объявляя каждому встречному, что «она идет замуж за Михаила Максимовича, что как будет ей весело, что сколько получит она подарков, что она будет
с утра до вечера кататься
с ним на его чудесных рысаках, качаться на самых высоких качелях, петь песни или
играть в куклы, не маленькие, а большие, которые сами умеют ходить и кланяться…» Вот в каком состоянии находилась голова бедной невесты.
Малолетний сынок то смотрел, как удят рыбу сестры (самому ему удить на глубоких местах еще не позволяли), то
играл около матери, которая не спускала
с него глаз, боясь, чтоб
ребенок не свалился как-нибудь в воду.
Это было то время, которое холодным людям просто смешно, а у нас оно срывает улыбку, но не улыбку презренья, а ту улыбку,
с которой мы смотрим на играющих
детей: нам нельзя
играть — пусть они поиграют.